Форум » Кавалерия » Как казачий есаул повлиял на русского генерала и финского президента Карла Густава Маннергейма » Ответить
Как казачий есаул повлиял на русского генерала и финского президента Карла Густава Маннергейма
Андрей: В 1880-х годах одному из офицеров Оренбургского казачьего полка суждено было сыграть роль в жизни будущего русского генерала и финского президента Карла Густава Маннергейма. Отчисленный в 1886 году за дисциплинарный проступок из финского кадетского корпуса, 19-летний Карл Маннергейм задался целью поступить в петербургское Николаевское кавалерийское училище. Необходимым условием поступления было хорошее знание русского языка, которым молодой Маннергейм, чьим родным языком был шведский, не обладал. Поэтому опекун Маннергейма, его дядя по матери Альберт Юлин отправил племянника в Харьков, где в это время проживал другой родственник Карла Густава - предприниматель финского происхождения Эдуард Эдуардович Бергенгейм, основатель и владелец первого на юге России завода по производству керамической плитки. Видимо, дядюшка Юлин, на чьем иждивении был Маннергейм, хотел, чтобы племянник поупражнялся в русском языке, а главное — воочию увидел Россию и армию прежде, чем принимать какие-то жизненно важные решения. В Харьков Карл Густав прибыл летом 1887 года. В учителя ему Бергенгейм выбрал офицера местного гарнизона – капитана Сухина . «Моим сердечным другом и хорошим учителем стал один из казаков-кавалеристов — весьма образованный человек, прошедший военное обучение в Петербурге» — писал о нем впоследствии маршал Маннергейм в своих мемуарах . Очевидно, наставником Карла Густава стал 30-летний есаул (казачий чин, соответствующий чину капитана в пехоте) Николай Михайлович Сухин, выпускник находившегося в Петербурге 2-го Константиновского военного училища. В августе 1886 года вслед за Н.М. Сухиным Маннергейм отправляется на летние сборы в Чугуев, где проводит несколько недель, занимаясь русским языком и верховой ездой, присматривается к военной жизни. Первые впечатления юноши были таковы, что он готов отказаться от своих замыслов о военной карьере. В письме к дяде Альберту Юлину, отправленном из Чугуева 10 августа 1886 года, Карл Густав пишет: «Здесь, в России, я попробовал вникнуть в положение военных великой отчизны, и чем глубже я нырял в это море, которое называют Российской армией, тем более мутной и тем менее соблазнительной казалась мне вода. Полученные мною сведения разрушили многие мои иллюзии, и я смотрю на военную жизнь совсем иными глазами, чем прежде. В своем воображении я водрузил Российскую армию на высокий пьедестал, но пьедестал этот теперь сильно понизился. Кроме того, служба в финансовом отношении далеко не так выгодна, как я представлял. Оклад невероятно мал. В гвардейской кавалерии, как и в большинстве армейских кавалерийских полков, младший офицерский состав на жалованье прожить никак не может. Генеральный штаб, который представлялся мне блестящим, — обиталище лакеев. Капитаны, подполковники, даже полковники Генерального штаба — на посылках у командира корпуса. Перечислю некоторые оклады, чтобы дядя сам увидел, каково финансовое положение офицеров…» . Далее Маннергейм скрупулезно перечисляет размеры должностных окладов офицеров в зависимости от чина и продолжает: «...Как видит дядя, здесь военных не соблазняют мирской мамоной. Кроме того, могу ручаться, что заслуги и знания ничему не помогут, а хорошую карьеру можно сделать, только если умеешь пресмыкаться и втираться в доверие. Конечно, в военной жизни есть свои положительные стороны, и я уверен, что мог бы как офицер обеспечить себе довольно приличную будущность, но может быть, умнее все же вернуться в Финляндию, сдать экзамен на аттестат и затем прочно взяться за какую-нибудь штатскую профессию. Тогда я был бы полезен моей стране и избежал бы сидения на кислой капусте здесь, в России, и постепенного, таким образом, обрусения…» . Эти строки очень красноречиво характеризуют время правления Александра III, за свою внешнюю политику прозванного «Миротворцем». Как видим, юный Маннергейм даже мысли не допускает о возможности войны и боевой карьере. Армия пугает молодого романтика тылом и рутинностью. Пугает до такой степени, что в письме к дяде сквозит робкая просьба о разрешении сменить выбранное поприще и даже готовность, бросив все, бежать подальше от опостылевшего Харькова и пугающей военной службы: «…Если дядя одобрит это мое предложение, я вернусь через несколько недель в Финляндию, подучу в течение пары месяцев с Калле финский язык в Руовеси и затем подготовлюсь к экзаменам на аттестат. В ином случае останусь здесь и попробую действовать в соответствии с пословицей: «посадил черта в лодку — вези до берега» . Не имеющий никаких средств и полностью зависящий от дяди, Маннергейм был вынужден давать ему в письмах регулярные денежные отчеты. Судя по их содержанию, занятия есаула Сухина со своим учеником были весьма продолжительными и интенсивными. В одном из таких отчетов Маннергейм пишет: «...Я много пользовался извозчиком, потому что расстояния в Харькове такие длинные, что редко бывал случай идти пешком даже к моему преподавателю (дорога туда и обратно к Сухину по жаре занимает полных два часа). Употребление напитков опять-таки из-за того, что харьковскую воду нельзя пить. Госпоже Сухиной отправил цветы, когда она уезжала, поскольку хотел поблагодарить ее за то, что в отсутствия мужа она пестовала меня. Я иногда также съедал лишнюю порцию, если встречал очень соблазнительные фрукты или, просидев у Сухина 5-6 часов, был так голоден, что не в состоянии был ждать обеденного времени» . Постепенно мрачность первых армейских впечатлений Маннергейма рассеивается. Он колеблется в выборе будущей профессии. Служба в российской армии имеет много преимуществ, не последнее из которых — избавиться от опеки родственников. И страшит его эта служба все меньше. Похоже, не последнюю роль в этом сыграл русский офицер-наставник. Вскоре Маннергейм пишет брату Карлу: «Мой учитель Сухин говорит, что если я буду все время так же прилежен, как до сих пор, то осенью 1887 могу поступать в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге. Я не хотел бы становиться офицером армейского полка, но после гвардейского кавалерийского училища можно сделать хорошую карьеру…» . Не исключено, что именно Сухин сумел укрепил дух юноши, убедил его в правильности выбранного пути и заразил воинской романтикой, которая, в конце концов, победила малодушие. «Я начинаю убеждаться, что мне больше подходит сидеть на коне и сражаться с саблей и пистолетом в руках, чем чахнуть на украшенном кожей конторском стуле, с утра до вечера переписывая сухие документы, — пишет Маннергейм в очередном письме . Большинство биографов Маннергейма отмечают, что после жизни в Харькове он совершенно переменился: отныне одним из главных свойств его характера стала целеустремленность. Карл Густав вернулся в Хельсинки и поступил в последний класс частного лицея, чтобы сдать весной выпускные экзамены, дающие право на поступление в военное высшее учебное заведение. И хотя за время учебы он успел переболеть тифом, тем не менее, сдал экзамены по всем предметам. В том числе по русскому языку — на «отлично». Уроки есаула Сухина не прошли даром. Летом 1887 года Маннергейм снова поехал в Россию. Посетив поместье своей крестной под Курском, он поспешил в уже знакомые места — Харьков и Чугуевский военный лагерь, где не только вновь брал уроки русского языка у есаула Сухина, но даже принимал участие в военных маневрах. Через некоторое время он отправился в Петербург, где успешно выдержал экзамены в Николаевское кавалерийское училище… Артем Левченко. 1-й Оренбургский казачий полк в Харькове (1882-1914) // А.Ганин, А.Левченко, В.Семенов. История 1-го Оренбургского казачьего полка - Харьков, 2007.
Ответов - 0
полная версия страницы